#Буквы продолжают знакомить читателей с людьми, которые сегодня реформируют Украину. О том, как создается министерство справедливости, о гуманизации украинской пенитенциарной системы в рамках проекта “Завтрашний день” рассказала первый заместитель министра юстиции Наталья Севостьянова.
– Если внимательно проанализировать вашу деятельность как первого заместителя министра юстиции, можно увидеть, что вы уделяете много внимания именно реформе пенитенциарной системы. Почему пенитенциарная система?
– На самом деле я курирую очень много направлений. Это и департамент публичного права, и департамент частного права, регистрация нормативных актов. То есть очень много текущей работы, которая ежедневно касается деятельности всего Кабинета Министров. В плане тех реформ, которые реализовывает Министерство юстиции, то в 2014 году мы начинали реформирование двух самых коррумпированных направлений – регистрационной и исполнительной служб. Мы достигли очень больших успехов в этой сфере. ЦОВы были ликвидированы и трансформированы в более оптимальные департаменты. Соответственно, было изменено законодательство и в одной, и в другой сфере. В плане регистрации произошла децентрализация, полномочия передали местным органам власти, нотариусам; в плане исполнения судебных решений – демонополизация. Теперь в этом году будут частные исполнители.
А вот как раз пенитенциарная служба исторически оставалась никем не тронута не только за годы независимости, но и далеко в историческом плане – до царских времен. Все учреждения строились более чем 100 лет назад — соответственно, и формат их функционирования сохранился еще с тех времен. Поэтому для нас это был вызов – заняться реформой той службы, которая находилась в сфере нашего управления, координации, но оставалась рудиментом прошлого. После начала реформы была ликвидирована пенитенциарная служба как отдельный ЦОВ, были созданы три новых департамента, запущена пробация, избран новый заместитель министра, который может ежедневно и оперативно контролировать деятельность такого большого ведомства.
– Какие главные проблемы пенитенциарной системы?
– Проблем там очень много, начиная с того, что ничего не менялось более чем 75 лет. Учреждения находятся в очень плохом состоянии. Большинство из них – в аварийном. Ремонтировать их, с нашей точки зрения, это иногда попросту похоронить деньги, поскольку через год результатов этого всего не будет видно — нужно строить с нуля новые, современные учреждения. Люди получают очень низкие заработные платы. Персонал демотивирован. Поэтому наша задача сейчас – оптимизировать систему, поднять зарплаты. Ведь не так просто мотивировать юриста-выпускника пойти работать в тюрьму, мягко говоря, в непростые условия, еще и на такую маленькую зарплату.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Пенитенциарная служба в Украине – фактически государство в государстве,- Петренко
Конечно, вопрос связан с тем, какая цель у этой системы – просто изолировать человека на определенный период времени или же каким-то образом помогать ему вернуться в общество. Для этого сейчас идет создание системы пробации, работа внутри учреждений для формирования программ реабилитации, обучения новым профессиям, которые помогут им найти работу на свободе.
Кроме этого, мы все знаем, что есть вопросы, связанные с предприятиями, которые находятся в пенитенциарной системе. Исторически эта система была всегда очень закрытой. Ни СМИ, ни Кабмин никогда не вмешивались в механизм ее работы. В результате сегодня местные “князьки” стараются влиять на то, что производится на этих предприятиях и кто получает контракты. Это недопустимо. Поэтому сейчас в рамках реформы все эти подразделения находятся в процессе трансформации.
– Раз Вы уже упомянули о системе пробации. В чем будет заключаться пробация? Поскольку не всем может быть известно, что это такое. И как будут работать пробационные центры, создание которых ранее анонсировалось Минюстом?
– Пробация существует в большинстве европейских стран. Наш закон определяет основные задачи пробации, которые заключаются в подготовке досудебных докладов об обвиняемых, надзоре за осужденными, которые приговорены к гражданским, исправительным работам, исполнении наказаний, не связанных с лишением свободы, реализации пробационных программ, социально-воспитательной работе, подготовке к освобождению.
Одной из новелл стало внедрение института досудебного доклада, который будут готовить сотрудники службы пробаций еще до момента вынесения приговора. Они будут составлять психологический портрет на тот момент еще лица, которое не осуждено, для того, чтобы судья при принятии решения мог взвесить, насколько это лицо общественно опасно, какой срок можно для него определить в рамках Уголовного кодекса и прочее. В дальнейшем офицеры пробации будут работать с заключенными какое-то время до того, как те будут выходить на свободу. То есть это общение, развитие социальных и профессиональных навыков, которые есть у человека. Это поиск его родственников на свободе. Это проверка, готовы ли они его принять и есть ли у него где жить после того, как он выйдет на свободу. Чем-то это перекликается с идеей уголовно-исполнительной инспекции, которая существовала еще с давних времен. Но важно подчеркнуть, что это будут совершенно новые подходы – без формализма, как раньше (пришел, отметился и ушел), а реально направленные на перевоспитание.
Мы также будем работать над тем, чтобы на предприятиях пенитенциарной системы осужденные могли получать реальную профессию, которая пригодится им в дальнейшем. Одной из задач мы видим принятие законодательства, которое будет, например, предусматривать налоговые льготы для тех, кто будет потом брать этих людей на работу. К слову, в Англии очень крупная обувная компания установила центры обучения мастеров по ремонту обуви во многих тюрьмах. И после того, как человек освобождается, он уже знает, что у него есть работа и его сразу забирают в одну из точек по стране. У них это все предусмотрено. Точно так же и нам стоит мотивировать компании, обучать персонал на перспективу и иметь квалифицированные кадры.
Фото: The Gate Agency
– Ранее Вы отмечали, что пилотный проект по пробации для несовершеннолетних дал внушительный результат: 99 % подростков после работы со специалистами не совершают повторных преступлений. Какого рода работа была проделана с такими подростками? Психологическая?
– Это канадский проект, реализованный совместно с Министерством юстиции. Действительно, с подростками работали психологи, социальные работники и было подготовлено очень много методических материалов. Например, программа “Контроль гнева”, “Планы построения будущего для подростков”. То есть ты помогаешь понять несовершеннолетнему, что есть определенный путь в жизни, можно делать правильный выбор: куда тебя приведут одни решения, а куда – другие. Работая с подростками, которые имеют очень гибкий склад ума, можно достичь фантастических результатов. Со взрослыми людьми всегда сложнее. Поэтому мы хотим запустить в Украине систему пробации для взрослых, которую еще никто не тестировал. Но мы уверены, что принятие данного закона и реализация в масштабах всей страны этих центров дадут очень позитивный результат.
– Когда система пробации может полноценно заработать в Украине?
– Сейчас у нас идет набор новых кадров в систему, поскольку утверждены новые структуры. Мы оптимизируемся, потому что на момент, когда начиналась реформа, в пенитенциарной системе находилось приблизительно 60 тысяч заключенных и работало 30 тысяч сотрудников.
За последние 5 лет прослеживается устойчивая тенденция к снижению количества заключенных. С 2011 года практически в 2 раза. Это связано и с принятием нового Уголовно-процессуального кодекса и так называемого закона Савченко. Поэтому логичным шагом на первом этапе реформы стало сокращение бюрократического аппарата службы и оптимизация структуры в соответствии с функциями.
Непосредственно отвечающие за безопасность в учреждениях сотрудники сохранили свои позиции. А вот центральный аппарат был сокращен на 30 %. В регионах раньше у нас были представительства в каждой области, а теперь – 6 межрегиональных управлений. В центральном аппарате департамент пробации уже сформирован, а в регионах еще идут конкурсы. Не так просто найти социальных работников в эту систему, и, естественно, важнее иметь меньше персонала, но лучшего качества и с более высокими зарплатами.
– Относительно СИЗО. Было анонсировано перенесение СИЗО за пределы города в рамках государственного частного партнерства. Хотелось бы уточнить. Такая концепция предусматривает продажу помещений действующих СИЗО, а покупатель этих помещений в свою очередь строит новый следственный изолятор за пределами города? Или это отдельно продажа и отдельный поиск инвестора?
– В данном случае продажи нет ни на одном из этапов. Нет суммы, которая должна быть уплачена за определенное здание. В чем заключается наша идея? Мы понимаем, что начали реформу, мы набираем новых людей, но у многих из них нет мотивации приходить работать в помещения, в которых просто опасно находиться для здоровья. Как-то мы приглашали в Лукьяновское СИЗО журналистов и показывали, какой там грибок, какая плесень покрывает все здание. То есть сотрудники по факту находятся там в таких же условиях, что и заключенные. А у людей, которые пребывают в СИЗО, еще даже нет решения суда, нет приговора, и они по факту еще невиновны. Есть человек 20, которые уже 4 года ждут решения суда в таких условиях. Можно заработать любой букет заболеваний, находясь там в ожидании суда, и потом узнать, что ты невиновен.
Поэтому мы понимаем, что строить новые учреждения нужно. И в первую очередь – СИЗО. Ресурсов для этого нет. Последние несколько лет пенитенциарная система получала где-то 40 % от тех средств, которые нужны для базового функционирования. Всегда идет недофинансирование. В связи с этим мы решили предложить следующее: у нас есть определенные участки за пределами города. Это мировая тенденция – выносить все учреждения за пределы города – и СИЗО, и тюрьмы. Инвестор, который сейчас может поучаствовать в конкурсе, заключает договор с государством и строит новое СИЗО за пределами города. По нашим предложениям, чертежам, соглашениям.
– То есть участок под строительство нового здания ему выделяют?
– Один из участков, которые сейчас есть у пенитенциарной службы. Например, мы выбираем наиболее подходящий участок, где инвестор начнет строительство. То есть у него расходы только на строительные работы. После того, как мы принимаем это здание, переводим туда заключенных, он получает право на старую тюрьму и пользование той землей, которая находится под ней в городе. Сейчас мы начали такие проекты по Киеву и Львову и считаем, что это может стать первым шагом на пути к изменению данной системы.
– А предложения уже поступали?
– Мы специально говорили о проведении конкурса еще в прошлом году, чтобы дать время. Потому что инвестору нужно не столько выразить свой интерес, сколько подготовить очень серьезный пакет документов, технико-экономическое обоснование того, как он будет вести строительство. Было очень много заинтересовавшихся не только из Украины, но из-за границы. Конкурс был недавно объявлен, и сейчас мы надеемся, что уже будут поступать оформленные заявки.
– То есть это все же может быть выгодно для инвестора?
– С одной стороны, я считаю, что это социальный проект. Для инвестора это полезно и с точки зрения публичности. Потому что он, действительно, помогает государству, участвуя в таком проекте. С другой стороны, не так много земли осталось в Киеве, Львове или других крупных городах, которую можно использовать под какой-то проект — построить торговый центр или жилые дома и так далее. Инвесторы, конечно, будут рассматривать детали, так как участки везде разные, их размещение разное. Кого-то больше интересует Львов, кого-то – Киев. Для нас главное – обеспечить достойные условия тем, кто будет и работать, и содержаться в этих учреждениях в будущем.
Фото: The Gate Agency
– Есть какие-то условия для инвестора относительно того, как он может использовать здания? Скажем, Лукьяновское и Львовское СИЗО – разве они не считаются историческими зданиями?
– На самом деле они не представляют той ценности, о которой все говорят. Поэтому вопрос уже будет обсуждаться на стадии подписания соглашения с инвестором. Возможно, кто-то захочет сохранить это здание. Хотя, с нашей точки зрения, это не совсем безопасно, поскольку здание в любой момент может начать разрушаться, и многие переоценивают его ценность. Туда стоит просто один раз прийти и понять, что там даже музей нельзя сделать технически из-за аварийного состояния.
– Говорят, что условия в СИЗО гораздо хуже, чем в украинских колониях. Так ли это? И чем это обусловлено?
– Условия, действительно, хуже, чем в колонии, и это несправедливо. Потому что в колонии люди уже отбывают наказание, а в СИЗО еще только ожидают приговора. Исторически это было связано с переполненностью зданий. СИЗО меньше по количеству, и через них проходит огромный поток людей, которые попадают на судебные заседания, а после этого либо направляются дальше для отбывания наказания, либо же освобождаются.
– Ощущается ли сопротивление системы в процессе реформы?
– В любой реформе, которой мы занимаемся, за последние три года идет сумасшедшее сопротивление на всех уровнях. Поскольку пенитенциарная система всегда была источником коррупционных доходов на местах для разного рода чиновников — они оказывают очень сильное сопротивление. Также это связано с тем, что и персонал не всегда доволен. Происходит оптимизация, сокращение в рамках конкурсов, которые сейчас проводим. Многие недовольны потому, что им пришлось уйти. Но, к сожалению, к ним были вопросы, связанные с их репутацией и тем, чем они занимались последние годы, а некоторые из них ведь работали по 30-40 лет в этой системе. Поэтому, конечно, есть сопротивление на разных уровнях, но мы уверены, что это свидетельствует о том, что мы все делаем правильно. Значит, мы ломаем кому-то коррупционные схемы.
– Когда, по Вашим оценкам, мы сможем сказать, что у нас полностью обновленная пенитенциарная система?
– Это одна из самых сложных реформ, поскольку нужно изменить правила игры для всех, вывести на рынок, ввести других субъектов для того, чтобы побороть коррупцию, дать какой-то выбор. Это специфическая система, и она очень большая, поскольку Украина не маленькое государство. По факту – 30 тысяч работают, 60 тысяч находятся в системе – это довольно громоздкий механизм.
Думаю, это не один и не два года, однозначно. Сейчас предпринимаются первые шаги: нам нужно сделать полностью новую законодательную базу, все подзаконные акты, всё пересмотреть — начиная от внутреннего распорядка и заканчивая процедурой условно-досрочного освобождения. И в дальнейшем, конечно, это поиск инвесторов, постройка новых СИЗО, оптимизация существующих, поскольку все они старые, энергонеэффективные. Нужно строить по-новому для того, чтобы потом можно было недорого содержать эти учреждения.
– А какие еще СИЗО, кроме Лукьяновского и Львовского, будут заново построены в Украине?
– По государственно-частному партнерству мы начали пока с Киева и Львова. Посмотрим, как быстро будут проходить конкурсы, найдем ли мы тех, кто будет реально заинтересован в этом проекте. Если всё пойдет хорошо, то в дальнейшем это будут и Одесса, и другие крупные города. Естественно, мы понимаем, что инвесторов будет сложно заинтересовать учреждениями, которые находятся где-то в деревне. Мы знаем, что там этот проект не получится реализовать. Нужны только крупные города. Но, построив первые СИЗО, мы надеемся, что покажем нашим международным партнерам, как успешно проходит реформа, и, возможно, сможем претендовать на прямые инвестиции для того, чтобы поддержать изменения в этой системе.
– Какова судьба заключенных украинцев, которые отбывают наказание в тюрьмах в теперь аннексированном Крыму и на неподконтрольных территориях Донбасса?
– Ситуация довольно сложная, поскольку после оккупации Крыма остались наши заключенные, которые по нашему законодательству отбывали сроки наказания. Когда пришли российские оккупанты, как и всем гражданам, они пытались автоматически сменить гражданство. Если те, которые находились на свободе, пытались каким-то образом отказаться от этого, то те, которые находились в заключении, вообще не получили права выбора. Им всем автоматически сменили гражданство на российское. После этого начали пересматривать их приговоры по российскому законодательству, квалифицируя по-новому и нарушая все стандарты. Они же совершили преступления в Украине и уже имели приговор. То есть их по второму разу осудили и многим увеличили сроки. Так как российское законодательство гораздо более жесткое, чем украинское уголовное и уголовно-процессуальное.
На сегодняшний момент мы отслеживаем через правозащитников, что оккупационные власти пытаются переводить заключенных из территории Крыма на территорию России в разные тюрьмы таким образом, чтобы они потеряли контакты с родственниками и теми, кто еще остался в Крыму и как-то мог им оказать поддержку. То есть идет жесточайшее нарушение прав человека. Мы неоднократно говорили о том, что готовы забрать всех заключенных. У нас есть такая возможность, и наши условия отбывания наказания гораздо лучше, чем в России. Но нам было неоднократно отказано. Несколько раз омбудсмен России высказывалась о возможности рассмотрения такого варианта, но, к сожалению, пока эта ее позиция не увенчалась успехом. На сегодняшний день все эти факты нарушения прав человека зафиксированы нами в межгосударственных исках против России.
– Известно, что Минюст готовит уже шестой иск против РФ в ЕСПЧ. Начал ли суд уже рассматривать какой-либо из исков?
– Да, работаем. Поскольку наш первый иск, который мы подавали еще в 2014 году, очень большой по объему и охватывал события и в Крыму, и на Донбассе. Европейский суд на одном из этапов рассмотрения разделил его на два разных иска – отдельно Крым, отдельно Донбасс. И уже коммуницировал его российской стороне. Россия всячески пыталась затягивать рассмотрение процесса. Каждый раз просила отсрочку на полгода.
На данном этапе мы находимся на стадии решения вопроса о приемлемости. То есть суд решит, есть ли у него юрисдикция рассматривать этот спор или нет.
На сегодняшний день мы собираем максимальный пакет доказательств со всех правоохранительных органов, показания свидетелей через наши центры бесплатной правовой помощи. Работаем также с гражданами, которые обращаются непосредственно в министерство, которые самостоятельно готовят иски против России либо готовы передать материалы нам.
Говорить о том, когда суд примет какие-то первые решения, сложно, поскольку его процессуальный график зависит от обеих сторон – кто и как оперативно будет давать информацию. Понятно, что объем информации и событий очень велик. По иску, который касался событий Россия – Грузия (2008 года), если помните, до сих пор нет решения. И там были события всего лишь длиной в неделю. А у нас события фактически являются хронологией войны и ежедневных нарушений, которые длятся уже не один год. Это будет очень большой вызов для Европейского суда – обработать всю эту информацию и проанализировать наши доказательства. Возможно, понадобится даже выезжать сюда на место событий для того, чтобы устанавливать факты. Но мы уверены, что правда на нашей стороне, и у нас очень сильная доказательная база.
На сегодняшний день в суд переданы доказательства того, что Россия планировала аннексию Крыма еще в 2013 году. Например, у нас есть все факты и данные спутникового перемещения техники РФ на Крымский полуостров до аннексии, то есть уже тогда РФ начала усиливать позиции в Крыму. И говорить о том, что это была ситуативная поддержка на местах – уже сейчас совершенно неактуально. Сам Путин неоднократно заявлял о том, что он давно хотел предпринять подобные действия. Поэтому все эти факты собраны, систематизированы, находятся в суде, и для нас будет очень важным это решение.
– Вы говорили о том, что аннексию планировали еще в 2013 году. То есть осенью во время Майдана или раньше?
– Различные события происходили еще до того, как началась революция. И мы понимаем, что эти действия, очевидно, были скоординированы и с руководством нашего государства на тот период времени. Говорить о том, что они произошли случайно или в связи с революцией нельзя. Это спланированная агрессия России против Украины.
Фото: The Gate Agency
– Министр юстиции Павел Петренко в последнее время начал высказывать недовольство работой руководства НАПК (Национальное агентство по вопросам предотвращения коррупции – ред.). И уже в публичной плоскости. Есть ли определенный конфликт между министерством и НАПК и с чем могут быть связаны недоработки?
– У нас нет конфликтов ни с какими ведомствами. Есть просто определенные процедуры, которые являются обязательными для всех органов, и нельзя говорить, что НАПК является каким-то исключением по отношению к другим. Любые подзаконные акты, которые принимаются ведомствами, проходят регистрацию в Министерстве юстиции, вносятся в реестр, и только после этого можно говорить о том, что они вступили в силу. Все министерства и органы регистрируют свои приказы, которые каким-либо образом касаются прав человека и могут затронуть чьи-либо интересы. Поскольку некоторые органы иногда пытаются натянуть на себя больше полномочий, чем у них есть в законе, а потом принять приказ или положение, расписав себе всё в деталях. Для этого и существует государственная регистрация актов. И когда мы говорим о порядке, который касается проверки деклараций, – это является принципиально важным для более чем миллиона человек в этой стране, которые эту проверку будут проходить обязательно. Если первая волна деклараций – это 107 тысяч чиновников, то до апреля этого года деклараций будет гораздо больше.
Поэтому мы с самого начала высказали ряд замечаний к порядкам, которые считаем принципиальными. Можно объяснить их просто двумя словами. Это ключевые замечания о том, что проверка любого лица должна начинаться с решения НАПК, поскольку это коллегиальный орган, и это указано прямо в законе. Это не решение какого-то сотрудника, какого-то департамента. Поэтому мы предлагаем не нарушать закон. То есть вы собрались вчетвером, приняли решение о начале проверки. Даже если это 107 тысяч человек, примите их одним решением, но у нас будет документ о начале проверки.
После этого должны быть четкие сроки проверки, потому что ее можно проводить три года, отсылать запросы, не имея никаких результатов. Поэтому мы просим установить сроки проверки в каких-то разумных пределах. Например, максимум в течение 90 дней. После этого должно быть решение – либо человек прошел эту проверку, либо, например, есть несоответствия в декларации. То есть элементарные вещи. Выслушав наши замечания, в НАПК соглашались, отменяли предыдущее решение и подавали нам точно такой же документ на регистрацию. Но мы принципиально стоим на своей позиции. К счастью, наша совместная работа в специально созданной группе в Кабмине увенчалась успехом, и НАПК утвердило порядок проверки деклараций, разработанный Минюстом.
– В НАПК выборочно проверяют декларации или проверку проходят все декларации?
– Закон предусматривает, что все декларации, которые поданы в данный реестр, подлежат проверке. Соответственно, есть разные виды проверки (арифметический, логический контроль, точность информации, которая указана в декларации). Это первый этап, который будет касаться всех обязательно. Но после этого, например, если появится информация в СМИ или обращение общественности, или информация правоохранительных органов, что есть несоответствие по отдельным фактам, тогда может начаться отдельная полная проверка, которая будет предусматривать детальную обработку всей информации. Поэтому есть регулярная ежегодная проверка, и все декларации ее пройдут.
– Судебная реформа привела к тому, что на данном этапе есть катастрофическая нехватка судей. Мы понимаем, что причина в том, что многие судьи в результате реформы решили просто уволиться, чтобы не проходить переаттестацию. Когда восстановится баланс в судебном корпусе?
– На самом деле это наше ноу-хау, как очистить судебную систему. Все мы знаем, что судью уволить очень сложно. У него всегда есть какие-то вопросы, связанные с его независимостью, и он сможет восстановиться через ЕСПЧ, а тут мы просто установили законный контроль имущества. Необходимо объяснить в декларации, откуда у вас такие источники доходов, если вы всю жизнь были судьей. НАБУ со своей стороны также мониторит кандидата в судьи, дает информацию комиссии. И так у нас произошла природная очистка. Около 30 % судьей решили не продолжать свою карьеру и покидают нас, что является позитивным моментом. Они освобождают места для новых кадров, которые смогут прийти и квалифицированно работать на этих должностях.
Конкурс в Верховный суд, который является первым этапом судебной реформы, закончится ориентировочно в марте. Мы получим новых судей, которые будут на высшем уровне осуществлять правосудие в государстве. После этого начнется этап работы с апелляционными судами. И только потом мы перейдем к местным судам. Поэтому назвать четкие сроки сложно, поскольку комиссии нужно проверить каждого судью. Во время реформы мы принципиально не хотели создавать местные комиссии для того, чтобы не допустить каких-то коррупционных нюансов или рисков. Есть Высшая квалификационная комиссия судей, и непосредственно она будет этим вопросом заниматься. Есть и Общественный совет добропорядочности, который со своей стороны также анализирует определенные этические стандарты поведения судей и дает информацию комиссии. Я думаю, что такой жесткий мониторинг пройдет не каждый, и это как раз та реформа, которая требует много времени, но она, наверное, одна из самых важных в нашей стране. Без нее не будут успешными ни правоохранительные, ни другие органы, ни реформы, которые связаны с защитой собственности или инвестиций.
– Можно ли в этом году ожидать принятия закона об антикоррупционном суде? Кто может выступить инициатором? Это будет разработка министерства, Парламента или Администрации Президента?
– Надеюсь, что в этом году будет принят закон о Высшем антикоррупционном суде Украины. Мы долго дискутировали с коллегами, кто возьмётся за его разработку, и решили, что, наверное, наиболее корректно будет, если этим займется Совет по вопросам судебной реформы, который разрабатывал все изменения в Конституцию, связанные с судебной реформой. Поскольку это единая система, и нельзя просто сесть и написать закон, ведь ты его интегрируешь в эту сложную структуру. Должна быть определенная апелляционная инстанция к этому антикоррупционному суду, чтобы где-то можно было обжаловать его решения хотя бы на одном уровне. Это все должно гармонично работать, и, соответственно, я считаю, что, возможно, к лету этот закон появится у нас.
Фото: The Gate Agency
– Могут ли в результате принятия в действие института частных исполнителей в Украину зайти частные исполнители из РФ. Мне приходилось слышать такую настораживающую версию. Есть ли такая возможность?
– Это миф. Конечно, нет, никакие чужие исполнители в нашу страну не попадут. Это будет жесткий конкурс. Точно так же, как и нотариусы в свое время. Если помните, у нас были только государственные, стояли очереди к ним, их было мало. А потом, когда появлялись частные нотариусы, все говорили, какой будет кошмар и что всё это закончится плохо. Сейчас 90 % рынка – частные нотариусы. Государственных довольно мало осталось. Они прекрасно справляются с различными функциями и на сегодняшний день имеют и функции по регистрации.
То же самое будет и с исполнителями. На первом этапе их не будет много. Закон предусматривает страхование их деятельности, то есть любых рисков, которые связаны с их работой. В законе очень много нюансов, связанных с этим новым институтом, который обеспечивает гарантии для частной собственности наших граждан. Поэтому, наоборот, я считаю, что введение института частных исполнителей — это очень позитивно, поскольку всегда этот закон блокировался, все хотели государственную монополию и самостоятельно решать, что исполнять, а что – нет. Это нужно обязательно отдавать на рынок для того, чтобы там побороть коррупцию. Нужно, как мы уже сделали, устанавливать законную мотивацию для частных исполнителей. То есть человек получает процент от исполненного решения. Тогда он заинтересован побегать, найти, разыскать имущество, наложить арест, реализовать, вернуть деньги в бюджет и так далее. Это будет стимулировать и наполнение бюджета, и исполнение решений судов. Зачем тогда вообще нужна судебная система, если нельзя исполнить решение суда?
В большинстве европейских стран есть частные исполнители. Они так и работают. Например, в Болгарии и других странах частных уже больше, чем государственных. Некоторые полностью перешли на систему частного исполнения. У нас пока смешанная система, и такие социально чувствительные дела, как, например, выселение ребенка, мы решили оставить у государства, чтобы мы могли контролировать этот процесс, чтобы не было злоупотреблений.
– Кроме реформы пенитенциарной системы, какие реформы еще будут для вас в приоритете?
– Для меня всегда очень важной реформой является развитие системы центров бесплатной правовой помощи, ведь когда мы пришли в министерство, их существовало всего несколько. В первый год мы открыли 100 центров по всей стране, а сейчас, полностью ликвидировав свои районные управления, мы используем эту ресурсную базу и открываем еще 400 дополнительных центров. Наверное, это наиболее успешная социальная реформа министра Петренко, поскольку это по факту бесплатный адвокат, к которому вы можете прийти и который вас не только проконсультирует, но возьмет за руку и поведет в суд, и выиграет для вас дело. Для граждан самое главное, когда они чувствуют, что есть министерство справедливости и им помогли в любом вопросе, начиная от земли и заканчивая уголовными делами. Естественно, мы будем бороться за расширение круга лиц, которые будут иметь право на бесплатную правовую помощь. И внутренне перемещенные лица, и участники АТО, и просто малообеспеченные пенсионеры всегда будут иметь нашу поддержку, и мы будем дальше расширять сеть этих центров.
Ну и, конечно, для министерства очень важным является в будущем реформа самого ведомства. Мы уже изменили свою внутреннюю структуру, провели аудит вместе с коллегами из Европейского союза, изменили структуру департаментов для того, чтобы быть более функциональными, поскольку мы готовим юридические заключения на все акты Кабмина — начиная от космоса и заканчивая сельским хозяйством. Всё, что проходит, мы мониторим, чтобы не допустить каких-то нарушений. Это одна из наших ключевых функций – обеспечивать законность в государстве во всех сферах.
– Чем вы отвлекаетесь от работы? Есть ли у Вас хобби?
– На сегодняшний момент на хобби не хватает времени, поскольку третий год на госслужбе. Мы здесь практически круглосуточно, и в субботу, и в воскресенье. Основное хобби – это чтение. Стараешься читать что-либо, что не связано с работой. Не только юридическую литературу, но и классику, и современную литературу. Поэтому на сегодняшний момент это, наверное, главное и любимое занятие.
– А любимые книги есть?
– Их очень много – современных писателей, которые интересны. Наверное, “Атлант расправил плечи” – одна из любимых. В свое время я очень любила Харуки Мураками и все его произведения. Поэтому стараюсь находить время для души.
– А спорт?
– Да. Но в основном – это тренажерный зал. Этим летом активно занималась бегом. Была команда, которая участвовала в социальном проекте, связанном с привлечением к спорту молодежи. Мы собирались вместе, тренировались с олимпийской чемпионкой по бегу Ириной Лищинской и в августе пробежали каждый свою дистанцию. Поэтому хотелось бы, конечно, найти больше времени и для спорта.
– Расскажите, какие черты характера и личные качества помогают вам добиваться карьерных успехов?
– Наверное, настойчивость и оптимизм, поскольку на самом деле работа на госслужбе сегодня не является чем-то очень радужным. Сейчас нам уже немного легче, потому что в первый год, когда мы пришли в 2014 году, нас было немного в разных ведомствах и было очень большое сопротивление системы. Сейчас практически в каждом министерстве есть очень сильная команда. Все они работают на одну цель и не создают друг другу каких-то препятствий, не мешают общему курсу правительства, поэтому работать стало гораздо комфортнее. Личные качества важны. Это настойчивость в том, чего ты хочешь, поскольку большинство чиновников всегда, когда ты предлагаешь какие-то изменения или реформы, говорят, что это невозможно. Тут нужно иметь силу воли, чтобы убедить всех – начиная от простого специалиста, который этим будет заниматься, заканчивая руководством государства, – что это нужно, возможно и целесообразно, и довести потом это до конца. Потому что часто в коридорах разных ведомств документы начинают хоронить, если они кому-то невыгодны. Поэтому системность в работе очень важна. И оптимизм.
– Не могу не спросить. Вы видите свое будущее в политике?
– Наверное, да. Потому что за эти три года, которые мы находимся здесь, мы с коллегами спрашиваем друг друга, можем ли мы кардинально повлиять на то, что происходит в стране. Поскольку на сегодняшний момент каждый из нас делает то, что может на своем месте. И видим — да, изменения происходят, особенно сейчас. Мы смотрим на результат того, что сделали, и стали даже более амбициозны, начали планировать более долгосрочные проекты.
Более того, я всегда хотела работать госслужащим, если честно, потому что в частном секторе все всегда гонятся за тем, чтобы повысить свой доход и развивать свой бизнес, а на госслужбе ты видишь, что определенные решения влияют на сотни тысяч людей в этой стране и их жизни. Это очень сильно мотивирует. И если в этой стране среда останется благоприятной, как сейчас, когда Парламент поддерживает инициативы, которые полезны для бизнеса, граждан и страны в целом, тогда есть смысл работать. Очень надеемся, что мы сможем удержать ситуацию, которая сложилась на сегодняшний момент, и демократическую коалицию, а также получим поддержку граждан на пути реформирования нашей страны, у которой есть большое будущее.
Напомним, что в рамках спецпроекта “Завтрашний день” можно прочитать о том, так ли строг новый законопроект о государственном языке, как университеты будут запускать стартапы и что произойдёт с украинским венчуром в течение года, когда же в Украину придёт PayPal, каким образом формируется внутренняя маршрутная сетка Украины и как очищать власть от неэффективных сотрудников.