Позор – это один из самых действенных способов социального и политического убийства. Когда, то, что не предназначено для чужих глаз, выставляется на всеобщее обозрение, люди испытывают острый стыд, желание спрятаться, стать меньше, провалиться сквозь землю, исчезнуть.

Опозоренный человек лишается права на серьезное высказывание, любое его или ее слово оказывается лишенным социальной ценности и значения. После позора возможны лишь два пути – молчание (пресловутая социальная смерть) или пожизненное ношение шутовского колпака.

Моника Левински впервые отважилась выйти на публику лишь в 2015 году, спустя почти 20 лет после судебного разбирательства по поводу ее связи с президентом Клинтоном. “Я была нулевым пациентом практически мгновенной потери личной репутации на глобальном уровне», – сказала Левински. Удивительное дело – судили президента, а социальную смерть пережила его стажер

На самом деле ничего удивительного нет. Механизм стыда очень тесно привязан к социальным нормам. Если в обществе множественные сексуальные связи, в том числе внебрачные, признаются нормой для мужчин (особенно облеченных властью и богатством) и порицаются у женщин – женщина от скандала пострадает сильнее. Но когда социальные представления о нормальности сдвигаются, меняется и дистрибуция ущерба. Преступление Харви Вайнштейна очень похоже на преступление Клинтона – то же злоупотребление властью с целью получения сексуальных преференций. Однако сегодня социальную смерть пережил уже Вайнштейн, а его жертвы – нет.

В Украине политическое убийство стыдом практикуется очень активно и с похожими последствиями. Накануне президентских выборов 2010 года в стране прогремело сразу несколько скандалов. Один из них, связанный с обвинениями в сексуальной эксплуатации несовершеннолетних, навсегда убрал из публичной политики Виктора Уколова и Сергея Терехина. Второй, с обнародованием записи допроса Олега Ляшко, где он признавался, что сам был объектом сексуальной эксплуатации со стороны некоего Бориса, навсегда превратил его в политического фигляра. Все эти скандалы призваны были уничтожить президентский рейтинг Юлии Тимошенко, и с этой задачей в основном справились. Хотя у Тимошенко на тот момент хватало и ею собственноручно созданных проблем.

Александра Клитина, ставшая ньюсмейкером минувшей недели, проходит через схожее  испытание стыдом. В прошлом году, как мы помним, в сеть попала запись частной беседы депутатов фракции “Слуга народа”, где они делились своими соображениями об особенностях карьерного взлета молодой красивой блондинки – ясное дело, через постель. “Очень хотела”, – сказали депутаты. Имя Клитиной прогремело на всю страну, она лишилась высокой должности в министерстве инфраструктуры. По версии самой Клитиной, скандал возник не случайно, а был целенаправленной попыткой сбить ее с должности. Попытка более чем удалась. Долгое время Александра не появлялась в публичной плоскости, потому что ей говорили – пережди, не высовывайся, сейчас ты слишком токсична.

Кейс Александры Клитиной важен по нескольким соображениям. Во-первых, ее называют не иначе как героиней секс-скандала, хотя никакого секс-скандала, по сути, не было. И это новое слово в технологии позора. Если раньше скандалы опирались хоть на какую-то фиксацию состава преступления – признания фигурантов, показания жертв, платье со следами биоматериала – то сейчас достаточно сальной сплетни третьих лиц. Общество с радостью хватается за возможность обсмаковать чей-то очередной позор.

Во-вторых, мы можем наблюдать эволюцию сопротивления позора как политической технологии. Сначала Александра пыталась оправдаться  довольно неловко. Потом ей пришлось принять обет молчания. Теперь она встала на путь шутовства и провокации. Ее заявления о создании новой политической силы, сделанное в нарочито легкомысленном и провокационном с точки зрения дресс-кода стиле, безусловно, никак не могут быть восприняты всерьез в качестве политического намерения. И одновременно ее заявления в купальнике, несомненно, имеют политический смысл. По словам самой Клитиной, она решила использовать политику стыда как собственное оружие.

Ее послание хейтерам таково: посмотрите на себя – что вы обсуждаете, над чем смеетесь, кем являетесь? Тактика действительно сработала. Телефонный опрос о наличии или отсутствии силиконовых имплантатов в груди Александры, утроенный в эфире телеканала Zik во время интервью с ней, многих заставил посмотреть на происходящее другими глазами. А действительно ли героиней секс-скандала в данном случае является Клитина, а не люди, которые организовывают и участвуют в опросе о сиськах?

Ответ на этот вопрос зависит от того, в какую сторону разворачивается сейчас эволюция общественных норм в Украине. И есть ли эта эволюция вообще.

На этот счет можно выдвинуть три гипотезы.

В своем видео обращении Александра Клитина сокрушается – неужели людям так интересно смотреть на то, как они унижают друг друга? Да, интересно. Люди действительно часто испытывают удовольствие от чужого позора. Это удовольствие, как правило, не осознается (если оно осознанное, то нужно к доктору) и маскируется под другие чувства, возмущение и праведный гнев. Но почему удовольствие, а не сочувствие жертве или подлинный гнев в адрес агрессора? Потому что каждый человек имеет свой собственный опыт стыда, мучительный и обездвиживающий, ранний, неизбывный. И когда жребий позора падает на кого-то другого, это приносит облегчение (хорошо, что не я), а вместе с облегчением и удовольствие. Иногда люди стремятся вывалить на очередную жертву позора побольше грязи, будто социальный источник позора можно исчерпать, полностью истратив на кого-то другого, и тем обезопасить себя. Нет, к сожалению, этот источник неисчерпаем. Коварство этого механизма в том, что он рекурсивный. Чем более уязвимым и беззащитным чувствует себя большинство, тем оно более склонно к жестокости и нетерпимости в адрес своих оступившихся, а чем жестче и нетерпимее общество, тем более травматичен индивидуальный опыт стыда, и так по кругу. Выходом тут может быть лишь сознательное усилие многих людей к проявлению большего милосердия и терпимости.

Это первая гипотеза.

Проиллюстрировать вторую гипотезу лучше казусом Дубинского. Александр Дубинский всем известен как человек свободных речевых привычек. Однако даже у него есть свое too much. Пост о том, что именно он и его политические единомышленники делают с опальным главой Национального банка Украины Яковом Смолием («е**м в тупой собачий рот в прямом эфире»), наделал столько шуму, что Дубинскому пришлось его удалить. Почему он захотел передать свою нехитрую, в общем, мысль – мы успешно устраняем оппонента с политической сцены – с помощью такой радикальной лексики? Зачем эта избыточность оскорблений и стыда? Вернемся к идее о том, что стыд привязан к социальным нормам. При наличии развитых и сложных социальных норм, например, как в Японии, стыд легко возникает в связи с незначительным нарушением. То есть на наш взгляд, нарушение может считаться незначительным.

Например, в прошлом году министру торговли Японии Иссу Сугавара пришлось уйти в отставку из-за того, что он дарил своим избирателям дорогие дыни, апельсины и пчелиное маточное молочко, а СМИ его в этом уличили. Культура стыда, что с них взять.

У нас с карьерой политика ничего серьезного не случилось даже после того, как он устроил “праздничный обед”  для членов общества слепых, на котором он и его друзья чиновники ели икру и буженину, а незрячим подали печенье и сухари. У нас представления о приемлемом и нормальном настолько размыты, что никакой политический поступок не может быть признан достаточно отвратительным для завершения карьеры навсегда. В отсутствии верхних регистров морали механизм стыда активизируется только в нижних регистрах – на уровне телесного, физиологического, полового. Поэтому наша политика настолько сексуализирована и погружена в культуру бесстыдства. Другие аргументы конкурентной борьбы тут просто не растут.

Третья гипотеза тоже связана с Дубинским. Дело в том, что свобода нравов у нас действительна только для привилегированных слоев общества, в основном высокостатусных мужчин. Стыд возникает лишь под взглядом Другого – как правило, старшего, чужого, вышестоящего. Не стыдятся или совсем своих, или слуг. Если для народного депутата стал возможным импульсивный выброс  обсценного высказывания на широкую публику, значит, среди своей аудитории он не видел никого, кого следовало бы стыдиться, никого ценного или уважаемого.

Тогда почему Александр этот пост в конечном счете снял? Рискну предположить, что причиной стал слишком явный гомоэротический подтекст обсуждаемого дубинизма, на что автору указал некто, чьим мнением он дорожит. То есть в моральных координатах Александра Дубинского и многих людей, разделяющих его этику, риторика никогда не может быть слишком грязной, если она направлена на кого-то другого, кого не жалко.

Жить среди тех, кого не жалко – значит бесконечно поддерживать культуру бесстыдства. Культуру, в которой никто не имеет права на достоинство.