Мы встречаемся с Александром в одном из киевских пабов после работы. Он рассказывает, что после освобождения из российского плена устроился в компанию, в которой когда-то работал в Крыму, еще до оккупации. “Знаешь, я анархист по взглядам. Анархисты вроде бы же должны выступать против государства как такового. Но когда я слышу, как российские анархисты говорят о “гражданской войне” в Украине – меня аж распирает от злости”. Пока ждем наш заказ – говорим о последних новостях. Резонансных судах. Войне. Наконец, начинаем вспоминать события 7-летней давности, когда Россия оккупировала дом Александра – Симферополь и полуостров Крым. Здесь и далее – его прямая речь.

Когда начинался Майдан и в центре Киева поставили палатки – мы с друзьями по антифашистскому движению даже не обратили на это внимания. Ну, потому что в Киеве постоянно происходили какие-то акции, митинги. И мы долго не могли определиться, как относиться к Майдану. Но когда увидели видео от 30 ноября, как мусора жестоко бьют всех: и пожилых людей, и молодежь, и девушек. Как гонят протестующих по улице, как добивают их на земле толпой – это была жесть. Плюс мы видели, как тройка оппозиционных лидеров (Арсений Яценюк, Виталий Кличко, Олег Тягнибок – ред.) пытаются приватизировать протест, как рядовых протестующих называют провокаторами. Это сильно повлияло на нас. Когда уже в январе приняли диктаторские законы Януковича (пакет законов, подобных российским, которые запрещали “несанкционированные митинги”, ездить в автоколоннах, носить шлемы или балаклавы и т. д. – ред.), появились первые убитые протестующие – стало понятно, что альтернативной точки зрения, альтернативного отношение к протестам быть не может.

В Симферополе в это время тоже происходили митинги. Это было возле Совета министров Крыма, на площади Ленина. Там организовывали акции наши знакомые, Меджлис, либеральная тусовка города. Однако мы туда не ходили, чтобы лишний раз не показывать лиц. От нашего антифашистского движения там был парень, который наблюдал за протестами со стороны. И такой же человек был от ультраправых. Они как-то разговорились, обменялись телефонами, познакомились. Впоследствии этот парень, из “правых”, защищал меня с друзьями от толпы школьников, решивших с нами подраться, потому что мы “левые”. И так случилось, что с частью представителей “правого” движения мы начали общаться именно во время Майдана, хотя знали друг друга и до этого. Просто в предыдущие годы мы были по разные стороны баррикад. Уже позже нам “правые” рассказывали, что 26 февраля в толпе Антимайдана под зданием Совета министров Крыма видели своих знакомых из “правого” движения. Вот такая история.

Мы впервые с ребятами вышли на улицы 23 февраля. Тогда была акция чествования памяти погибших на Майдане. Затем был марш от перекрестка улиц Севастопольской и Козлова до площади Ленина, где Совет министров. Уже там свой огромный митинг устраивал Меджлис. А мы с друзьями по антифашистскому движению организовались и пошли помогать с безопасностью. Чтобы не было провокаций.

26 февраля, когда под Советом министров Крыма происходили столкновения, я весь день был на работе. Знакомые, которые на тот митинг ходили, рассказывали, что была полная “каша”: в тот день сражались Майдан и Антимайдан. И еще был момент, который я хорошо запомнил. В Симферополе ультраправые были шовинистами, они плохо относились в том числе и к крымским татарам. Но 26 февраля 2014 года они подняли красно-черный флаг национально-освободительной борьбы украинцев рядом с крымскотатарским флагом. На одном держаке. Это меня удивило и поразило одновременно.

27 февраля я решил съездить под Верховный Совет Крыма. Увидел пулеметчиков в камуфляже без опознавательных знаков. Никаких нашивок, лица скрыты за балаклавами. Такие же люди появились на перекрестках больших дорог, на центральных пешеходных улицах. Позже они появились возле военных частей. И я на 99% был уверен, что это россияне. Потому что сколько себя помню – Крым был пророссийским регионом. И местные элиты в основном были настроены пророссийски.

Ведь еще в начале 90-х была история с провозглашением независимости полуострова. Кажется, тогда это делал президент Крыма Юрий Мешков. Но я маленький был, не слишком это помню. Плюс уже во время Майдана местных готовили к оккупации и референдуму. Например, в Симферополе в троллейбусах были телевизоры. И там крутили пропагандистские видео о Майдане: что это зло, огонь и стычки. Кажется, там даже было какое-то голосовое сопровождение. И это не было видео какого-то телеканала, это была запись из интернета. Уже позже, после побега Януковича, я встретил знакомого, с которым мы когда-то работали вместе на “Новой почте”. И он мне на полном серьезе рассказывал, что в Крым едет поезд с бандеровцами, которые нас всех будут убивать.

9 марта мы снова вышли на митинг. На этот раз возле парка Шевченко. Организаторы с нами не контактировали, мы сами решили прийти, чтобы помочь с безопасностью. В тот день я увидел, как на акцию приходят… скажем так: асоциальные люди. Возможно, навеселе. Они говорили с участниками протеста, брали у них листовки. А потом я увидел, как к нам движется толпа: где-то 100 таких же асоциальных людей, может больше. И они были агрессивно настроены. Мы с ребятами вышли им навстречу и встали в цепь, чтобы защитить протестующих и отразить нападение, если оно вдруг произойдет. Столкновений, к счастью, не произошло. Через неделю, если не ошибаюсь, возле парка Шевченко должен был быть еще один митинг, но провести его мы не смогли: нас там уже ждали титушки.

16 марта в Крыму устроили “референдум”. В этот день мы с друзьями встретились подальше от центра, чтобы не портить себе настроение и не разочаровываться в людях. Пытались отдохнуть. Один из знакомых вспоминал, как видел сюжет по телевидению, где участники “референдума” рассказывали, как проходит голосование. И приводил комментарий одного из участников в том сюжете: “… голосовать шли все: люди, татары…”. И, по-моему, эта цитата – расистская дичь. Просто чтобы вы понимали, кто в частности ходил на то “волеизъявление”. Потом к нам приехали журналисты из Франции, чтобы снять сюжет о крымских майдановцах. Лирическое отступление: мы во время всех событий в Крыму пытались помогать иностранным журналистам. Не только переносить аппаратуру, нет. Мы пытались следить, чтобы они были в безопасности. Потому что местные на иностранцев плохо реагировали, были случаи нападений.

Домой в тот день я возвращался через центр. И это был какой-то ад. На площади Ленина был праздничный концерт. Там же установили какие-то “баррикады курильщика”: местный Антимайдан пытался сделать то же самое, что и на Майдане в Киеве. Они притащили какие-то поддоны, колючую проволоку, шины, свалили все в кучу. Там же стояла полевая кухня и можно было выпить 100 грамм. Рядом стояла милиция, увешанная георгиевскими лентами. Запомнил, что возле магазина “Сильпо”, который был тогда в центре Симферополя, была семья: муж, жена и дети. У мужчины выше пояса одежды не было – только российский триколор, завязанный на плечах. И он из бутылки пил водку. И люди, которые на площади, скандируют: “Россия”. В тот же вечер во всех барах и караоке, мимо которых проходил, пели русские песни. А иногда и вообще – гимн России. Центр был забит народом. И ситуация абсурдная, с нее можно было бы посмеяться, если бы я был просто сторонним наблюдателем. Но я жил среди этих людей! Было грустно это осознавать.

В общем события с этим “референдумом” развивались стремительно. Его же пытались трижды провести, меняли даты. По городу висела агитация и призывы прийти и проголосовать. Мы тогда еще с друзьями шутили: если таки “проголосуют” за “независимость” – то у нас будет Крымская народно-демократическая республика. Будем иметь свою КНДР. При этом люди, которые призвали Россию, как мне показалось, похожи на сектантов – они не воспринимали рациональных аргументов. Складывалось впечатление, что за несколько дней народ в Симферополе просто взбесился.

Я понимал, что Россия таки заберет себе Крым. Но в отличие от сторонников Антимайдана, я также понимал, что полуостров не будет обычным российским регионом, нет. Представлялось, что ситуация у нас будет немного лучше, чем в Абхазии, Осетии или Приднестровье. И в результате Россия хоть и декларировала присоединение Крыма, но жить там не так уж просто. Например, там действует только один банк. И знакомые, которые оставались в Крыму, рассказывали, что он берет с клиентов деньги за дополнительную услугу: защиту от воров и мошенников. И когда ты банку предъявляешь претензии, мол, это же ваша базовая функция, они отвечают просто: “Не нравится? Тогда ищите другой банк”.

18 марта Россия подписала “документ” о присоединении Крыма. И, если честно, после предыдущих дней, после всех событий, начиная с появления людей с оружием на улицах, это воспринималось лишь как формальность. Сначала казалось, что может начаться война, но после “референдума” стало понятно, что боевых действий никто не планирует. Из явных изменений, которые начались после этого, – появление рублей. С апреля они были в обороте наряду с гривнами. Даже был некий коэффициент соотношения одной валюты к другой, но его почти никогда не удавалось точно высчитать.

Мы с друзьями по антифашистскому движению знали, что такое Россия. Еще с нулевых мы в Крыму устраивали акции солидарности с российскими антифашистами, анархистами, которые сталкивались с репрессиями. Нам не надо объяснять, что к чему. Поэтому часть знакомых выехала с полуострова. Например, один знакомый за день до референдума взял билет в одну сторону, во Львов. И теперь там живет. Успел повоевать на Донбассе, был в “Айдаре”. Входил в “Автономное сопротивление”. А в 2017 году у него были обыски (в октябре 2017-го во Львове Служба безопасности провела обыски у активистов “Автономного сопротивления”, подозревала их в подготовке государственного переворота – ред.). И знакомые рассказывали, что СБУшники во время обысков говорили: “Думаете, дела Майдана закрыли? Хрен там, все только ждет своего часа”. И это говорили представители спецслужб не где-то в Крыму, на юге или востоке Украины, нет. Это происходило во Львове. То есть, как мне кажется, силовики все помнят, до сих пор обижены на Майдан и просто ждут.

После “референдума” стало понятно, что участвовать в публичных акциях – опасно. По городу, да и вообще в Крыму, появились объявления-листовки с фотографиями и адресами активистов. Рассказывали, что мы проходили обучение в лагерях ЦРУ. Что интересно: адреса, которые указывали, – это была наша прописка. То есть эту информацию брали из официальных баз данных, возможно – милиции. Я решил, что публичная деятельность для меня исключена.

Позже на меня через общих друзей вышел один парень, который предложил принять участие в одноразовой акции: мы планировали поджечь офис Партии регионов. А по совместительству – Штаб самообороны Крыма. По слухам, которые до нас доходили, там пытали общественных активистов и вообще подозрительных для Антимайдана людей. Фактов о пытках именно в этом здании я не знаю, но фанаты “Таврии” (футбольный клуб из Симферополя – ред.) говорили, что во время одного из матчей, уже не вспомню точно какого, милиция их задержала и часть людей повезла в офис Компартии (скорее всего, Александр говорит об эпизоде ​​6 апреля 2014 года, когда милиция Симферополя задержала группу фанатов за украинский флаг на трибунах – ред.). И там их пытали: били, подводили ток к телу. Вот такая история.

Уже после офиса Партии регионов (поджог произошел в ночь на 18 апреля 2014-го, офис ПР был пуст, пострадавших не было, Кольченко, по версии “следствия”, “следил за прилегающими улицами”, убытки от пожара оценили в 200 тыс. рублей – ред.) мы с Олегом Сенцовым и Геной Афанасьевым ездили по городу и забрасывали краской пророссийскую рекламу на билбордах. Важный момент: мы не слишком хорошо знали друг друга. С Олегом нас свела общая знакомая, он один раз возил нас на Майдан в Киев, потом мы несколько раз встречались. Гену я знал еще хуже.

9 мая мы с друзьями выбрались отдохнуть в лес под Ялту. Часть знакомых с антифашистского движения осталась в Симферополе. Они мне позвонили и рассказали, что видели, как парня с татуировками, очень похожими на тату Гены, задерживают и сажают в авто. Я сразу же позвонил знакомому, с которым поджигали офис регионалов. И он уехал из Крыма. Затем позвонил Олегу, он сказал: “Мне звонил Гена и предлагал встретиться. Но говорил каким-то загробным голосом. Я понял, что происходит что-то не то. А твой звонок расставил все по местам”. 10 мая я уже был в Симферополе, вечером мы с Олегом договорились о встрече. Но он не пришел. На звонки не отвечал. Впоследствии я узнал, что его задержали. Поэтому я решил уехать из города, снова в Ялту. Были предложения выбраться из Крыма, но мне казалось, что где-то на админгранице российская ФСБ будет проверять поезда и обязательно меня найдет.

Прошло 6 дней. И я думал, что если бы меня искала ФСБ, то уже давно бы нашла. Поэтому я вернулся в Симферополь. Пошел гулять со знакомыми. Мы проходили мимо бывшего здания СБУ (после оккупации там базируется ФСБ – ред.), оттуда выбежали люди в костюмах и нас положили лицом в асфальт. Знакомых отпустили, а меня долго расспрашивали о каких-то людях. О Сенцове, Афанасьеве. А я этих фамилий не знал. Мы же с Олегом и Геной по фамилии не знакомились. Поэтому даже если бы я и хотел что-то рассказать – просто не смог бы. Спрашивали еще о ком-то, но о таких людях я даже и не слышал никогда. Так я узнал, что являюсь членом “террористической группы Сенцова” и что мы планировали взорвать памятник Ленину, линии электропередачи и пару мостов.

Суд напоминал театр абсурда (Сенцова и Кольченко судили в Ростове-на-Дону – ред.). Или какое-то представление. Я был статистом, от которого ничего не зависело. Казалось, что я в какой-то VIP-ложе и наблюдаю за процессом. 12 или 14 августа 2015-го, точно не вспомню, в суде начались дебаты, выступала прокуратура, просила для меня 12, а для Олега 23 года тюрьмы. Мы тогда сидели или в суде, или уже в боксах, из которых нас должны были забирать в СИЗО. И говорили, что если суд выпадет на 24 августа, то можно будет устроить перформанс, спеть Гимн Украины. Приговор нам читали 25 августа, но мы все равно пели. И знаете, когда я пел, почувствовал, что я не просто статист. Что могу что-то сделать. Показать свою позицию. Фамилию судьи, который читал приговор, уже не помню (Сергей Михайлюк – ред.). Когда мы пели строку “Згинуть наші вороженьки”, судья объявил перерыв и вышел из зала. Было весело.

Уже в лагере я много думал: нужно ли было выезжать из Крыма? Думаю, за эти годы я бы мог принести больше пользы и семье, и обществу. А с другой стороны, я познакомился с кучей хороших людей и в России, и в Украине. И наша история, надеюсь, стала еще одним примером того, что такое Россия. То есть полицейское, авторитарное государство.