В начале осени Минэкономразвития озвучивало тайминг проведения одной из самых долгожданных реформ в стране – запуск рынка сельскохозяйственной земли. Согласно планам ведомства, 2020 год Украина должна была встречать со снятым мораторием, четко понимающими правила игры сельхозпроизводителями и перспективой открытия рынка в октябре.

Этот прогноз имел все шансы сбыться с перевыполнением, так как реформаторы в Украине давно не находились в столь благоприятных стартовых условиях.

У правительственной команды были ресурсы, время и политическая поддержка на самом высоком уровне.

Парламентское монобольшинство на заре своего существования источало энтузиазм и ставило перед собой только одну задачу – оправдать высокие ожидания избирателей.

Оппозиция (на тот момент еще не совершившая каминг-аут) осторожно подбирала слова и формулировки, говоря о рынке земли, напирая в основном на “гарантии прав мелких фермеров”, но не отрицая самой необходимости снятия моратория.

Участники аграрной отрасли, даже из числа самых консервативных, в частных разговорах признавали, что вопрос моратория перезрел и, пожалуй, можно было бы аккуратно открывать рынок.

Международные доноры оказывали всестороннюю поддержку, в том числе в части законотворчества.

Прошло четыре месяца. (Мы находимся здесь).

Менее чем за неделю до Нового года можно констатировать, что на выходе мы имеем результат, прямо противоположный декларируемому в начале процесса.

За законопроект об обороте земель не проголосовали, сроки и параметры запуска рынка неизвестны, а сельхозпроизводители, которые должны были стать полноправными партнерами в проведении реформы, возвращаются домой после участия в масштабных митингах в столице.

Более того, на финише стало даже немножко хуже, чем на старте, так как в нагрузку к продленному мораторию общество получило порядком дискредитированную идею реформы и инсинуации на тему того, что с нового года запустится “дикий” рынок земли, так как запрет на продажу не был продлен отдельным законом, как это бывало раньше.

Почему вместо грандиозного прорыва в земельном вопросе произошел регресс?

Без претензии на конечную истину рискну предположить, что провал имеет две проистекающие одна из другой причины.

Эксцесс исполнителя на первом этапе и желание быстро все исправить и понравиться гражданам – на втором.

Термин “эксцесс исполнителя” подразумевает, что один из фигурантов самостоятельно выходит за рамки ранее согласованного с другими соучастниками плана. Часто бывает, что исполнитель совершает серьезный проступок, действуя из лучших побуждений, и, скорее всего, мы имеем дело именно с таким случаем. При самом предвзятом отношении к нынешнему руководству МЭРТ, их довольно сложно заподозрить в злом умысле.

Итак, со старта люди, на которых была возложена задача по реализации реформы,  предложили сверхлиберальный макет, который шокировал консервативное аграрное сообщество. Допуск иностранцев, легко обходимые лимиты на концентрацию в 210 тыс. га, юрлица – все эти составляющие не были и не могли быть восприняты. На это указывали все социсследования, об этом говорили участники рынка, и только разработчики упорно не желали этому верить.

Нельзя сказать, что власть не старалась объясниться.

Но что толку в многочасовых встречах, если на них молодой человек, еще недавно не самого высокого статуса, декларирует “вы все до меня ошибались”, а экономист-теоретик (наверное, хороший) цитирует  главу из учебника, в которой написано, что увеличение спроса и в том числе со стороны иностранцев приведет к росту цен на землю и усилит позитивный эффект для экономики. Вне этой книжки существует успешная отрасль с устоявшимися правилами игры, столетия истории государства, которое боролось за свои территории и продолжает это делать, люди, чьи предки пережили Голодомор и довольно нервно относятся к перспективам бесконтрольного хозяйствования сторонних лиц в АПК, но все это не принималось в расчет. Ведь Адам Смит о таком не предупреждал.

При этом некоторые действительно удачные и важные элементы кампании – презентация реформы на всеукраинском форуме, митинг в поддержку рынка земли, пресс-марафон по аналогии с президентским – были реализованы настолько плохо, что достигли цели, противоположной задуманной. На марафон из-за плохой коммуникации дошли единицы журналистов, митинг за землю удивлял пустой площадью, а форум в КВЦ “Парковый” прошел под крики “Ганьба” в лицо Премьер-министру.

Спустя несколько месяцев уровень негативного отношения к рынку земли, который был буквально по крупицам сведен в куда более тяжелых условиях к 63%, вернулся на отметку 75%.

Самая намекающая и манипулятивная формулировка вопроса не обеспечит поддержку или отрицание на уровне 75%. Никто не может подделать такой результат. Шестой президент Украины наверняка знает это лучше других, потому – и тут нужно отдать ему должное – воздержался от варианта ломать через колено, который ему наверняка предлагали.

Настало время компромиссов.

Со второй половины ноября разработчики начали выхолащивать законопроект, пытаясь свести его параметры к приемлемым в обществе.

Эксперты с красными от недосыпа глазами переписывали целые статьи законопроекта, которые уже через день опять оказывались неактуальными. Лимиты на концентрацию истерично сокращались, за три недели опустившись с 210 тыс. га до 10 тыс. га, и неофициально члены рабочих групп говорили, что согласны прогибаться и глубже. На горизонте начинал маячить предложенный предыдущим Кабмином формат “200 га в одни руки”, на что, конечно, правительство технократов не могло согласиться.

Реформаторы из МЭРТ начали стремительно терять апломб: выступления, еще в сентябре выдержанные в духе либертарианства и снисходительного тона, теперь напоминали партсобрания с риторикой формата “во благо украинского народа…”, которой позавидовала бы и Юлия Тимошенко. Резкий кульбит от “всем и все” до “давайте подумаем об ограничениях” не добавлял уважения к контактерам. Если бы Борис Джонсон, упорно топивший за жесткий Brexit, на полпути предложил не торопиться и еще раз хорошенько все взвесить, он вряд ли остался бы у власти, не говоря уж о премьерстве.

Когда подошло время второго чтения, миру был явлен странный документ формата “ни вашим ни нашим” и, соответственно, не имеющий безоговорочной поддержки ни одной из групп влияния. Даже разработчики признавали, что в таком виде рынок земли не обеспечит взрывного положительного эффекта для экономики. Социследования продолжали подтверждать, что люди не просто пассивно не поддерживают рынок земли, но выступают категорически против. Смысл принятия столь токсичного законопроекта ускользал все дальше.

Судя по тому, что президент лично пытался до последнего спасти реформу, он, видимо, искренне считал, что дело в содержании законопроекта, а не в форме его продвижения. Но на самом деле к концу декабря такие категории, как иностранцы/концентрация/условия кредитов для фермеров уже не играли какой-либо роли, если о них говорили представители правительства. Это тем более поразительно с учетом того, что еще в августе отрасль довольно ровно относилась к идее снятия моратория.

Каковы перспективы?

Сложные реформы проводятся в период условного медового месяца между властью и избирателями, который, несомненно, уже миновал.

Отношения между правительственной командой и представителями агросектора достигли точки невозврата.

Чтобы обнулить весь накопленный негатив и впечатление хаоса, нужно создать хотя бы иллюзию новой страницы.

Как вариант – внести новый законопроект об обороте земель сельхозназначения, для контраста – сверхконсервативный, демонстративно написанный в соавторстве с широким кругом участников рынка, и попытаться пройти весь путь сначала.

Для этого еще есть время и рейтинг.