«Энигма» Элгара. Как учитель музыки расшифровывает скрытое послание и сводит с ума криптологов

Это история о невероятном упорстве, которому обычно советуют найти лучшее применение. Учитель музыки посвятил свою жизнь расшифровке одного из самых интересных произведений британской классической музыки – “Вариаций на тему “Загадка” композитора Эдварда Элгара. Академики считают, что он ищет несуществующую черную кошку в темной комнате, но ни история его поисков, ни история самой “Энигмы” не становится от этого менее интересной. #Буквы перевели для вас статью New Republic.

Раньше Боб Пэджетт трудился в одной из крупных страховых компаний на севере Калифорнии – оценивал ущерб от пожаров и потопов. Но, будучи вдобавок к этому талантливым скрипачом, он временами подрабатывал игрой в оркестрах. Именно так он столкнулся с музыкальным ребусом, которому более ста лет – “Вариациями на собственную тему “Загадка” (или “Энигма”), op. 36″. (Для простоты мы будем называть его просто “Энигмой” – ред.)

В 2006 году Пэджетт с оркестром готовился к концерту, посвященному “тайнам и скрытым посланиям” музыки Элгара.

“Энигма” – произведение, занимающее в сердцах британцев особое место. Оно было создано между 1898 и 1899 гг. и включает в себя 14 вариаций, одна из которых стала чем-то вроде национальной элегии – ее играли на похоронах принцессы Дианы и каждый год исполняют на Поминальное воскресенье (день памяти британцев, погибших в мировых войнах).

Эдвард Элгар

После первого исполнения “Энигмы” в 1899 году Элгар оставил в программке таинственную запись:

“Я не стану объяснять “Энигму” – это иносказание (буквально “темное изречение” – ред.) должно остаться неразгаданным. Предупреждаю вас, что связь между Вариациями и самой Темой порой едва уловима; сквозь все вариации проходит другая, большая, несыгранная тема… Основная Тема никак не проявляется, так же как в некоторых новых спектаклях […] главный герой остается за кулисами”.

Что же это за загадочная магистральная тема? Элгар умер в 1934 году, ничего больше не сказав по этому поводу. Принято считать, что это какая-то известная мелодия, которая гармонично ляжет на “Вариации”, если проигрывать ее одновременно с композицией Элгара. Десятилетиями музыковеды вместе с простыми любителями музыки и специалистами по криптографии предлагали бесчисленное количество решений этой загадки.

В 1953 году журнал Saturday Review провел конкурс, участники которого присылали свои варианты. Среди предложенных тем фигурировало трио из оперы Моцарта “Так поступают все” и часть “Патетической сонаты” Бетховена. В 1960 году английский музыковед Дж. Веструп заявил, что “Энигму” можно связать со “Страстями по Матфею” Баха. В 1970 году британский музыковед и криптолог Эрик Сэмс утверждал, что ко всем 14 вариациям подходит шотландская песня Auld Lang Syne, хотя сам Элгар и отрицал это. В 1984 году скрипач и дирижер Иегуди Менухин, прежде чем приступить к исполнению “Энигмы”, сообщил со сцены в Карнеги-холл, что разгадка – “Правь, Британия!”

Элгар и Менухин

В 1991 году Sunday Telegraph и New York Times опубликовали версию пианиста Джозефа Купера: тайная мелодия – это часть “Пражской симфонии” Моцарта. Этого же мнения придерживается ведущий специалист по Элгару, Джеррольд Нортроп Мур. В 2007 году, к 150-летней годовщине со дня рождения великого композитора, преподаватель музыки из Лидского университета Клайв МакКлелланд предложил свое решение: гимн XIX в. “Вот и кончился день”. “Первые несколько нот пришли мне на ум в 4 утра, – рассказал он в пресс-релизе. – Это было просто “эврика!”

Но где-то вдали от башни из слоновой кости, в которой заперлись академики, трудится самый продуктивный и преданный расшифровщик “Энигмы” – Боб Пэджетт. Свои выкладки он в основном публикует в блоге “Разоблаченная Энигма Элгара”. Предложенная им разгадка, которая привлекла внимание людей, изучающих классическую музыку, погребена под слоем анаграмм, крипрографических загадок, отсылок к стихотворениям Лонгфелло, произведениям Мендельсона и слухам о Туринской плащанице – намеки на все это, по мнению Пэджетта, “скрыты у всех на виду” в “Энигме”.

Во время глобального финансового кризиса 2009 года Пэджетт потерял работу в страховой фирме. Вместе с семьей он переехал в Плейно, штат Техас, где живет его брат-близнец. Боб начал давать уроки игры на скрипке и альте, а в оставшееся время пытался разгадать тайну “Энигмы”. Я посетил его в августе.

47-летний Пэджетт – дотошный человек. Свои темно-русые волосы он аккуратно зачесывает назад. В жару он носит тонкие черные перчатки, чтобы защитить свои музыкальные пальцы. Он использует программу Grammarly, чтобы исправлять описки и убирать слова-паразиты из писем. Он до сих пор вспоминает ту зачарованность, которую ощутил во время репетиции, где впервые узнал предысторию создания “Энигмы”. “Она будто сошла со страниц детективного романа, – говорит Пэджетт. – Мне показалось, что интересно было бы разгадать такой ребус”.По словам Пэджетта, чем больше он читал об Элгаре, тем больше замечал “невероятное число биографических совпадений” между своей жизнью и жизнью композитора. Как и Пэджетт, знаменитый музыкант зарабатывал на жизнь уроками игры на скрипке. Отец Элгара был настройщиком пианино и терпеть не мог религию; отец Пэджетта играл на тромбоне и тоже был атеистом. Мать Элгара посвятила жизнь искусству и Богу; мать Пэджетта была скрипачкой, регулярно водившей детей в баптистскую церковь. Юный Элгар сопровождал отца, когда тот настраивал клиентам инструменты и репетировал с местным оркестром; юный Пэджетт вырос на севере Калифорнии, проводя вечера на концертах Монтерейского симфонического оркестра в первом ряду (мать присматривала за ним из скрипичной секции). Оба они не учились в консерватории. Пэджетт изучал психологию в Вассаре и ради развлечения ходил на занятия по теории музыки. Он поступил в юридическую школу в Пенне (Элгар тоже изучал юриспруденцию), но не продержался там и недели.

Элгар и Бернард Шоу

Пэджетт тоже сочинял музыку. В 2008 году он выиграл композиторский конкурс с произведением собственного сочинения, двухминутной “Фанфарой для орлов”. Она была наполнена аллюзиями на события 20 июля 1969 года, когда “Аполлон-11” совершил посадку на Луне, и когда родились братья-близнецы Пэджетт – с разницей в 11 минут. Произведение стартует с ля-бемоль (в английском – A♭) – в честь Нила (А)рмстронга, и до диез (C#) в честь Майкла Коллинза (Collins), при этом длится оно 11 тактов. Руководитель Монтерейского симфонического оркестра Макс Брагадо-Дарман, дирижировавший при первом исполнении этого произведения, рассказал местной газете, что Пэджетт весьма талантлив. Минута славы для страхового аналитика из Калифорнии миновала быстро – он участвовал еще в четырех композиторских конкурсах, но больше не выигрывал.

“Энигма” превратила Элгара, который до тех пор был малоизвестным провинциальным композитором и учителем музыки, в сенсацию мирового масштаба. Пэджетт надеялся, что разгадка тайны этого произведения принесет мировую славу и ему. “Я думал – разгадай я “Вариации на тему”, сделай то, что еще никому до меня не удавалось – и смогу претендовать на какую-то ученую степень, заработаю себе авторитет”, – говорит он.

Кадр из фильма Кена Расселла об Элгаре / Vicky Russell

Он десятки раз проигрывал CD-диск с записью “Энигмы” в своей машине, напевая разные известные мелодии – вдруг какая-то из них подойдет? Одной из первых попыток была колыбельная “Twinkle, twinkle little star”, которую в качестве решения предлагал в своей книге британский поклонник Элгара Патрик Тернер. По дороге в супермаркет Whole Foods Пэджетт продемонстрировал мне, как он ставил свои опыты: включил в машине “Энигму” и стал напевать мелодию колыбельной в миноре. Звучало это ужасно. “Можно все-таки постараться втиснуть ее сюда, но это все не то”, – говорит он. Он также экспериментировал с “Боже, храни короля!”, “Правь, Британия!” и даже с песенкой “С днем рожденья тебя”. “Я попросту перебирал разные мелодии, но ни одна из них не подходила. Я испытал разочарование”.

Однажды ему вспомнился один из его любимых церковных гимнов – “Господь – наш оплот” (Ein feste Burg), написанный Мартином Лютером в XVI веке. Вскоре он отбросил этот вариант: вряд ли композитор-католик Элгар сделал бы выбор в пользу гимна Реформации.

Но Пэджетт продолжил ломать голову над загадкой. Его жена Хизер приносила ему книги об Элгаре из библиотеки; он часами просиживал над статьями. Одна из них навела его на мысль о том, что Элгар мог оставить в партитуре зашифрованное послание, которое и приведет к правильному ответу. Чтобы найти его, Пэджетт изучил основы криптографии по адаптированной для юных читателей “Книге шифров” Саймона Сингха. Следуя указаниям автора, он стал искать в “Энигме” отклонения, которые (в теории) должны были привести его к той самой тайной мелодии.

Он начал с вариации №13, которая сильно отличается от остальных. В ней используется прямое заимствование из увертюры Мендельсона “Спокойное море и счастливое плавание, op. 27”. Пэджетт подумал: не мог ли Элгар тем самым намекнуть на то, что сам Мендельсон некогда заимствовал часть искомой загадочной мелодии? Он стал перебирать музыкальные цитаты в произведениях Мендельсона. Их оказалось много. Одно заимствование (в его знаменитой “Реформационной симфонии”) было взято из гимна “Господь – наш оплот”.

Между занятиями с учениками Пэджетт исписал две тетради в попытках найти тайный код. Он пробовал пользоваться классическим криптографическим трюком – т.н. шифром подстановки, – заменяя первые ноты “Вариаций” буквами M-A-R-T-I-N L-U-T-H-E-R (Мартин Лютер). Никакое тайное послание не появлялось. Он подставил буквы D-A-R-K S-A-Y-I-N-G (“темное изречение”, на которое ссылался Элгар). Результат все тот же – тупик. Он даже пытался воспроизвести мелодию “Энигмы” азбукой Морзе.

Наконец он изобрел метод, который в своем блоге называет “Шифром музыкальной шкатулки”. Я попросил своего отца, который серьезно изучал математику и музыкальную теорию, прочесть вместе со мной посвященный шифру пост Пэджетта. В нем он отмечает, что основная мелодия “Энигмы” состоит из 24 нот, а фраза, с которой начинается гимн Лютера, состоит из 24 букв – “Ein feste Burg ist unser Gott”( “Твердыня наша – вечный бог”). В поисках дальнейшей связи он применил способ так называемого частотного криптоанализа, с помощью которого расшифровщик может найти шифр подстановки. Такой сложный метод шифрования использовался в германских машинах “Энигма”. Некоторые даже считают, что шифровальный аппарат, который нацисты использовали во время Второй Мировой войны, был назван в честь произведения Элгара.

Частотный криптоанализ позволяет идентифицировать буквы и буквосочетания, которые наиболее часто встречаются в зашифрованном сообщении, и подставить на их место наиболее используемые буквосочетания того или иного языка. Пэджетт сосчитал буквы в гимне: 4 “E” и “Т”, 2 “G”, “I”, “N”, “R” и “U”, и т.д. После аналогичных манипуляций с нотами “Энигмы” он заменил их соответствующими буквами. Большинство полученных комбинаций были бессмыслицей, но от одной записи, как признается Пэджетт, у него захватило дух:

GSUS GRTS INOU BETR TENI FETE

Это анаграмма строчки “Ein feste Burg ist unser Gott.” В трактовке Пэджетта, GSUS GRTS – фонетическая запись слов “Jesus Gratias”, т.е. “хвала Иисусу”, которые произносятся во время католической мессы, и которые жена Элгара однажды упоминает в своем дневнике.

INOU BETR – фонетическая запись слов “I know you better” (“Я узнал тебя лучше”). За пять месяцев до того, как Элгар приступил к написанию “Энигмы”, произошло событие, которое “позволило ему лучше узнать Иисуса” – появилось первое фото Туринской плащаницы, которая якобы дает католикам возможность взглянуть в лицо Спасителя.

TENI, по словам Пэджетта – это слово, которое произносит Иисус в Новом Завете (притча о самарянке – ред). Во времена Элгара оно считалось арамейским, но на самом деле это иврит. Переставив буквы, получаем nite – вариант написания слова night, “ночь”, которое снова отсылает к “темному изречению”. По словам Пэджетта, скрытое послание зашифровано на четырех языках – английский (English), латынь (Latin), немецкий (German) и арамейский (Aramaic). По первым буквам можно прочесть E-L-G-AR – Элгар. “Такое нельзя придумать нарочно, это было бы за пределами моих изобретательских способностей”, – пишет Пэджетт.

Боб Пэджетт

Он посвятил расшифровке семь лет жизни и более 100 подробных постов в своем блоге. Кроме вышеприведенных, он обнаружил еще 40 “ключей”, якобы подтверждающих его теорию, которая базируется на тесном сплетении музыковедения, литературных, теологических и исторических отсылок. Например, стоящие в “Энигме” особняком ноты ми (E), фа (F) и си-бемоль (B) – это первые буквы строчки “Ein feste Burg”. Или тот факт, что Элгар закончил работу над “Энигмой” 19 февраля 1899 года, но подписал ее 18-тым февраля (день смерти Мартина Лютера). Или книга, которую Элгар подарил дирижеру после премьеры “Энигмы” – “Гиперион” Генри Уодсворта Лонгфелло, в котором цитируется первая строфа “Ein feste Burg”. “Этим Элгар фактически выдал правильный ответ”, – считает Пэджетт.

Но если искомая мелодия – это гимн Мартина Лютера, почему именно на нее пал выбор Элгара? У Пэджетта готов ответ и на этот вопрос. За день до того, как Элгар впервые исполнил “Энигму” для своей жены, он поведал, что хочет сочинить симфонию в честь генерала Чарльза Гордона. Гордон героически погиб во время осады Хартума в 1885 году, когда британские солдаты отказались принять ислам в обмен на помилование. В день первого исполнения “Энигмы” Элгар записал в своем дневнике, что задумка его очень радует. Как считает Пэджетт, Элгар хотел увековечить память о непоколебимой вере Гордона, выбрав именно гимн “Господь – мой оплот”, который по традиции поют солдаты перед боем.

Генерал Гордон

Пока Пэджетт занимался с учеником у себя дома, я в сторонке листал тетради, в которых он излагает свой вариант решения загадки. Их можно воспринимать по-разному: и как каракули, которые выводит мелом на доске гениальный ученый, и как писанину безумца. Матрицы нот и заглавных букв рассыпаются по клеточкам. Буквы выведены синими и красными чернилами. Некоторые обведены черным или сгруппированы и отдельно подчеркнуты желтым маркером. Некоторые соединены линиями, как в игре “Змеи и лестницы”.

По словам Пэджетта, решение пришло к нему, когда он обратился к богу. “Помню, как читал Книгу пророка Даниила, где перед Даниилом стоит неразрешимая задача”, – говорит он. Согласно Библии, царь Навуходоносор заставил мудрецов истолковать его сон, не рассказывая им, что именно ему приснилось – так же, как Элгар заставил потомков вычленять из его музыки несыгранную тему. Даниил испросил помощи у бога. Пэджетт последовал его примеру.

“До меня это пытались сделать гораздо более талантливые и способные музыканты – и не смогли, – говорит Пэджетт. – Тогда мне пришлось покорно сказать: знаете что? Мне нужна помощь господа. Только так я с этим разберусь”.

Теорию Пэджетта можно было бы списать со счета как фантазию в стиле “Кода да Винчи”, если бы не один факт: Элгар отлично разбирался в криптографии.

Элгар руководит записью оркестра на граммофон

Он взломал т.н. “шифр нигилистов”, который использовали борцы с царизмом в Российской империи 1880-х. Британская газета, напечатавшая статью об этом шифре, утверждала, что взломать его невозможно. Элгар воспользовался для расшифровки квадратом Полибия – классическим методом, который, по мнению Пэджетта, сам композитор использовал для шифрования слов в “Энигме”. Их фонетическая запись – GSUS, INOU, BETR и т.д. – также не представляет собой ничего необычного для Элгара: он любил игру слов. Например, в своих письмах к другу он записывал слово “score” (партитура) как “skore”, “skoughre”, “cszquórr”, “çkor” и даже  “ssczowoughOHr”. Эти письма сочинялись в то время, когда Элгар работал над “Энигмой”. А за год до того, как приступить к ее написанию, он адресовал своей подруге Доре Пенни зашифрованное послание из 87 закорючек. Этот код (“Шифр Дорабеллы”) остается одной из самых сложных загадок криптографии. Сформировался даже отдельный узкий круг потенциальных взломщиков “Шифра Дорабеллы”.

Но если Элгар и зашифровывал в своих произведениях какие-то послания, то явно был в этом не первым. Бах использовал музыкальную криптограмму, заменяя нотами буквы, чтобы подписать свое незаконченное “Искусство фуги”. Аналогичным образом свои имена зашифровывали в произведениях Брамс и Шуман. Один британский музыковед считает, что Элгар похожим образом зашифровал в “Сне Геронтия” имена людей, которых недолюбливал. Это произведение он сочинил через год после завершения работы над “Энигмой”.

Иллюстрация к поэме “Сон Геронтия” / Stella Langdale (1916)

Если же “Энигма” действительно является музыкальным контрапунктом – т.е. может гармонично проигрываться одновременно с каким-то другим произведением – то это был не первый его опыт. Элгар любил придумывать такие произведения – будучи 12-летним подростком, он сочинил контрапункт к “Мессии” Генделя и подсунул его запись в партитуру, которую его отец, владелец музыкального магазина, продал известному хору. Через год после окончания работы над “Энигмой” он приступил к сочинению увертюры “Кокань”, часть которой, повествующая о влюбленных парах, является контрапунктом к “Свадебному маршу” из “Сна в летнюю ночь” Мендельсона.

Я веду к тому, что если и существовал человек, которому под силу было сочинить 30 минут сложнейшей музыки, которая синхронизируется с каким-то другим произведением, при этом вплести в композицию 40 замысловатых шифров и умудриться получившимся результатом довести слушателей до слез восторга – то таким человеком был именно Элгар.

Памятник Элгару / Jemma Pearson, John D. McDonald

Джастин Раштон, заслуженный профессор Лидского университета, является одним из ведущих мировых специалистов по наследию Элгара. Он не одобряет шпионский подход к “Энигме”. В своей книге “Элгар: Вариации на тему “Загадка” (1999) он называет недавние попытки разгадать ее “постмодернистским смешением научного позитивизма и фантазии”.

Исходя из различных намеков, которые оставил Элгар по поводу своего произведения, Раштон выделил 5 критериев, которым должна соответствовать разгадка “Энигмы” (если таковая вообще существует). Во-первых, она должна раскрыть некое “темное изречение” и привести к теме, которая звучит на протяжении всех вариаций. При этом речь должна идти о некоем хорошо известном произведении. Кроме того, Элгар намекал на то, что разгадка была по силам его подруге Доре Пенни – это тоже нужно учесть, как и замечание Элгара насчет музыкальных интервалов в произведении. “Вообще-то я надеялся, что это условия помогут отсеять неподходящие варианты, – написал Раштон в журнале “Общества Элгара” десять лет спустя. – На деле же многочисленные расшифровщики стали использовать их, чтобы структурировать свои теории”.

Дора

Раштон был одним из первых академиков, к кому обратился Пэджетт после того, как нашел свой вариант отгадки. Вердикт Раштона – теория не выдерживает критики. Не только потому, что католик вряд ли бы выбрал для своих экспериментов протестантский гимн, но и потому, что этот гимн вообще плохо ложится на “Энигму”. “Ein feste Burg” неплохо сочетается со знаменитой вариацией №9 (“Нимрод”), но никак не с самой важной частью произведения – его начальной темой.

В 2015 году, ознакомившись с малоизвестными записями Элгара, посвященными “Энигме”, Пэджетт решил, что наконец-то нашел правильный ответ – то самое произведение, которое было задумано композитором. Пэджетт считает, что это сочетание трех знаменитых версий гимна – версия XVI века (написанная Лютером), XVIII века (Бах) и XIX века (Мендельсон). Проигрывать получившуюся композицию нужно задом наперед.

Пэджетт записал этот “составной” гимн и наложил его запись, включенную задом наперед, поверх “Энигмы”. Полученный результат он выложил на YouTube. Мне он кажется идеальным; но Раштон поясняет, что Пэджетт искажал ритм и переключался между мажором и минором, чтобы запись вышла гармоничной. “Я здорово посмеялся, – пишет он. – “Ein feste Burg” задом наперед – что ж, это говорит о том, что мистер Пэджетт весьма изобретателен в своей одержимости “Энигмой”.

Большинство специалистов по Элгару, с которыми я общался, говорят, что перестали отвечать на постоянные письма Пэджетта. “У меня не хватает времени на его теории, а наша переписка вышла не очень-то дружелюбной”, – говорит Клайв МакКлелланд. В 2007 году он опубликовал собственную версию разгадки в престижном журнале Musical Times. Один из преподавателей Лондонского университета, пожелавший остаться анонимным (чтобы не привлекать внимания Пэджетта), назвал его теорию “попыткой добиться эффекта правдоподобия за счет вываливания на читателя огромного количества материалов, якобы что-то доказывающих”. По словам моего собеседника, ни один композитор не был настолько безумен, чтобы заниматься такими композиционными трюками.

Хуже того, большинство ученых и вовсе считают, что никакой скрытой мелодии не существует. Мол, “Энигма” была одним из множества розыгрышей Элгара. Другие считают, что разгадка – не музыкальное произведение, а некая концепция: дружба, одиночество творца или подавленная гомосексуальность. Мой собеседник пишет: “Энигма бесконечно зачаровывает – именно потому, что она не поддается расшифровке. Но мало какое хобби может быть увлекательнее, чем поиск несуществующего решения загадки”.

Пэджетт верит не только в существование разгадки к “Энигме”. Он является сторонником теории креационизма, а рекордные температуры, зафиксированные летом 2015 года, считает божьей карой за легализацию в США однополых браков. В своем Facebook он как-то поделился новостью о подделанных в пользу Хиллари Клинтон бюллетенях для голосования (позже выяснилось, что это был фейк). Так что его версию с “Энигмой” ученые тоже отмели как фальшивку.

В своем блоге Пэджетт обвиняет Раштона в “интеллектуальной слепоте” и некомпетентности из-за того, что тот отрицает существование разгадки. Пэджетт также считает, что английские ученые чересчур ревностно оберегают своего любимого композитора от посягательств непрофессионалов. “Я аутсайдер. У меня нет их авторитета. Я нигде не публиковался, – говорит он. – Кто я такой, чтобы претендовать на разгадку тайны одного из важнейших для них композиторов?”

Незадолго до моего отъезда Пэджетт сыграл для меня вариацию №12 – мою любимую. Я ощущаю боль в груди каждый раз, когда слышу эту мелодию (когда-то я сам играл ее на виолончели в молодежном оркестре). В этот раз она вызвала у меня неконтролируемый прилив эмоций. Я в них попросту утонул. Так музыка обычно и поступает с людьми – тревожит, хоть порой и совершенно непонятным для них образом. Это язык, который мы понимаем, даже не зная его грамматики.

Есть и другой способ понимать музыку: разъять ее, как Пэджетт, изучить ее лексикон, выхватить из шифрованной последовательности букв искомую фразу. Для верующего Пэджетта работа с “Энигмой” подобна изучению Библии. Для него она подтверждает существование некоего огромного разумного замысла. “Для него это сродни религиозному тексту, – говорит жена Пэджетта. – Но он не хотел руководствоваться одной лишь верой. Он хотел найти убедительные доказательства”.

Он все еще совершенствует свою теорию, ищет новые скрытые ключи, редактирует старые записи в блоге, докучает ученым, проповедуя свое евангелие. Я спрашиваю Пэджетта, придет ли когда-нибудь конец его поискам. “Наверное, когда ученые наконец-то придут к общему мнению, – говорит он. – Но мне, наверное, придется дождаться 2034 года”.

Дом-музей / http://www.elgarmuseum.org

На столетнюю годовщину смерти композитора дом-музей Элгара, в котором хранятся наиболее ценные архивы, планирует вскрыть подаренный учреждению таинственный конверт. Некоторые искатели разгадки “Энигмы” считают, что в нем хранится ответ на все их вопросы. (“Там точно нет ничего, связанного с “Энигмой”, – ответил мне директор музея. По его словам, послание связано с набросками к другому произведению Элгара – какому именно, он не уточняет). Пэджетт рассказывает мне, что мечтает об этом дне; мечтает о том, как внутри конверта обнаружится его теория, изложенная почерком Элгара. Но по-настоящему он в это не верит. Скорее всего, там будет очередное зашифрованное послание, говорит он.